Леонид Парфенов
Леонид Парфенов, журналист — исследователь жизни нашего общества намедни и во все времена рассказал редактору бизнес-издания Chief Time, почему не имеет особых дел, никак не справляется с чужой завистью и кому готов уступить место в кадре, если того требует роль.
Вы добились весьма впечатляющих успехов в профессии… Кого можете назвать своими учителями?
Никого особенно. Нет у меня каких-то прямых учителей, чтобы я с кого-то что-то копировал. Из тех, кто был на советском телевидении, мне нравился Александр Бовин. Нравилось, как он вел «Международную панораму». В телевизионном отношении эта программа была не очень: подводочка – сюжетик, подводочка – сюжетик, ничего особенного не было. Это не становилось каким-то шоком. Но было видно, что ведущий – личность, по тому, как и что он говорит, даже только по тому, как говорит, было понятно, что это действительно человек, которого можно цитировать. Он говорил некие вещи, которые мог говорить только он. Вот это мне казалось очень важным, потому что журналистика у нас очень часто оказывается ритуалом: принято в определенных случаях писать и говорить определенные слова. Подобными рецептами «папиного кино» очень часто живут русские медиа. Мне всегда кажется, что журналистика начинается тогда, когда возникает авторский текст. Кроме того, что это – фактура, кроме того, что это – событие, это новость, инфоповод и прочая, прочая, но все-таки это написано тем человеком, который вот так, по-особому сложил слова. А иначе мне совершенно непонятно, зачем эта журналистика вообще. Она мне просто иначе не интересна.
Личностям сопутствует как успех, так и зависть со стороны окружающих. Вы сталкивались с этим? И как справлялись?
Никак с этим не справлялся. Я особенно не обращал внимания. Наверное, бывали какие-то случаи… Людям свойственно завидовать публичным профессиям. Кажется, что у этих «везунчиков» жизнь лучше и проще, и все им легко дается. Есть такое настроение. Кроме того, у нас касательно телевидения распространено мнение, особенно среди творческой интеллигенции, что это вообще не профессия. Кто угодно может телевидением заниматься: они же глупенькие попугаи – что им скажут, то и говорят. Поэтому, когда мы, умные, туда придем, начнем говорить свои умные вещи, это и будет хорошим телевидением. Но все не так – сплошь и рядом. Люди, для которых телевидение – не профессия, ничего сверхъестественного на телевидении, как правило, не создали. Бывали исключения, когда есть просто крупная личность, и вот он – в кадре, и это завораживает, это держит. Но личность держит и если выступает с трибуны или обращается к залу, или еще как-то. Это не фокус телевидения.
Кем вы себя считаете?
Журналистом. У этой работы нет никакой карьеры.
Нет никакой карьеры?
Конечно. Ты же, в конце концов, остаешься один на один с листком бумаги. У тебя нет заместителя, который… Вот ты работал сам, работал, а потом за тебя пашет зам какой-то. Этого нет – ты ничего не можешь никому перепоручить. И если нужно снять эпизод, скажем, в документальном фильме, ты должен сам приехать на место, ты должен быть в этом эпизоде. У тебя не может быть заместителя, которого ты туда послал, и он за журналиста выполнил журналистскую работу в командировке. Дальше – можно получать большие деньги за это, в более комфортных условиях добираться до места сюжета, но вот в эту точку ты должен попасть сам. Ты не журналист тогда, когда посылаешь других журналистов на задание. Ты – просто чиновник, менеджер. Поэтому у журналиста как такового карьеры нет.
А кто ваш читатель или зритель сегодня?
Я не задумываюсь об этом. В принципе, лучше бы нравиться и пионерам, и пенсионерам, как раньше говорили… Потому что кому-то интересна тематика, кому-то – стилистика, кому-то нравится просто манера, в которой сняты наши фильмы последних лет. А кто-то купил шестой том «Намедни», потому что у него был до этого пятый. Могут быть очень разные мотивы. И специально придумывать, что есть какой-то такой условный… Важно, чтобы аудитория не старела вместе с тобой, поскольку все-таки медийный продукт должен быть модным в хорошем смысле слова, должен быть актуальным, современно сделанным. Продукт, сделанный в 2013 году, должен быть современным этому году.
В своей команде вы лидер? Как работаете с другими лидерами?
Вы знаете, труд этот – индивидуальный. Если ты пишешь книжку, снимаешь фильм, конечно, там работает команда, но она занята другими функциями: оператор снимает, режиссер монтирует, придумывает мизансцену, вместе с тобой они находятся в каком-то диалоге. Но ты – это ты. За тебя никто не сделает твою работу, да тебе и не нужно, чтобы кто-то ее за тебя делал, потому что ты за нее отвечаешь, и это твои представления о том, как она должна быть выполнена. В этом смысле, индивидуализм в самом ремесле заложен наверняка. Но был у нас когда-то фильм с Владимиром Владимировичем Познером на его 70-летие. Я предлагал название – «Ведущий». Название было, наверное, на все времена, но оно не прошло. И я в этом фильме выступал этаким доктором Ватсоном при Шерлоке Холмсе. Да, я ходил с Познером по местам его жизни и задавал вопросы, подбрасывал какие-то темы, но позволял ему оставаться, разумеется, главным в кадре. Это естественно, потому что фильм был про его жизнь, а я работал немножко таким… «Скажите, Холмс, как вы догадались?» – «Элементарно, Ватсон!». Там немножко подыгрываешь, и это нормально. Было много у меня таких проектов, в которых, не думаю, что заслонял героев… О Люсе Гурченко, например. Там даже не было стендапа, так же, как в фильме про Познера.
Да, в разных отношениях – личных и профессиональных – мы исполняем разные роли. Но для ролей отношения или проекты еще должны случиться. Как вы понимаете, с кем стоит иметь дело, а с кем нет?
У меня нет каких-то особых дел. Какие дела? Я работаю… Я – индивидуальный работник. Я сижу дома и пишу. Большую часть времени провожу за столом, моя работа – сидеть за столом… А люди, которые в съемочной группе… Это вопрос квалификации и вопрос того, что им это интересно, чего им хочется тоже. Мы друг другу делаем одолжение: что я у этой группы работаю сценаристом и ведущим, и что эта группа работает у меня оператором, режиссером, художником, продюсером и прочими. Так что мы тут находимся в каком-то… Может быть, кто-то со мной не захочет иметь дело – это запросто, пожалуйста.
Или с одним дизайнером Дамиром Залялетдиновым мы делали все тома «Намедни», и впредь будем делать. Это весьма квалифицированный человек, очень вдумчивый, спокойный, тщательный в работе, и мы совпадаем по нашим каким-то критериям. Мы заняты делом – зачем нам конфликтовать-то? Если человек относится к делу как ты, и вы вместе работаете, я не вижу… Иногда это становится частной дружбой, иногда – нет. У меня нет ответа. Видите, я порассуждал на эту тему.
Как вы относитесь к культу успешного человека в России?
Вы знаете, так много поколений были безуспешными. У людей не было никаких амбиций, они не пытались менять свою жизнь, проживали ее в какой-то колее и просто повторяли биографию родителей. Мне кажется, что с такой напастью, как «успешность», активные россияне, давайте мы как-то… Явно еще не то время, когда нам надо притушить фитилек нашей успешности. Пока у нас очень мало людей идет в бизнес, у нас ничтожное количество предпринимателей, очень мало среднего бизнеса. В основном люди работают по найму и не хотят ни за что отвечать. Сплошь и рядом – огромный государственный сектор, и очень сильные иждивенческие настроения. Мне не кажется, что опасность избыточной погони за успехом грозит России.
Текст: Светлана Морозова
Материал опубликован в журнале Chief Time#33, февраль 2014 год
Благодарим издательство «Эксмо» за помощь в организации интервью.